07
Планы нового мятежа

ым и сулящим успех. "Почти каждый четверг Хасан, как главнокомандующий, приезжает в штаб на совещание командующих корпусов. В конференц-зале есть стенной сейф. Я запру туда автомат. Когда Хасан прибудет, мне надо будет только достать автомат и я заставлю Хасана немедленно отречься, угрожая ему оружием".
Подготовка к нашей первой попытке путча началась через несколько месяцев после неудавшегося схиратского мятежа. Уфкир и я разработали несколько планов. Однажды, когда мы ехали на автомобиле, генерал посвятил меня в один из своих, который показался мне прост

Он набросал чертеж зала и обозначил на нем места, где находится сейф и где сидят командиры корпусов и начальник штаба. "Как только Хасан подпишет акт об отречении, я скажу офицерам, что действую во имя народа. Со мной будет магнитофон с записью коммюнике, которое ты должен составить. Потом я вызову генерала Дрисса Бен Омара, министра почт и телеграфа, - он с радостью ко мне примкнет. Я позвоню брату Хасана, принцу Мулай Абдалле, попрошу его приехать под каким-нибудь предлогом и арестую его. Потом я соберу командиров всех воинских частей, находящихся в районе столицы. Ты будешь ждать в кабинете рядом с конференц-залом. По моему знаку ты как можно быстрей направишься со своими танками к радио- и телецентру, возьмешь его и передашь первое революционное коммюнике, записанное на магнитофон".

Я записал составленную на арабском языке декларацию, предварительно показав ее генералу, на простой магнитофон, купленны в Рабате. Уфкир внес лишь небольшие изменения. По его желанию я особо выделил слова "революция" и "на службе народа". Вот важнейшие отрывки из этой декларации:

 

---

"Исламская республика Марокко.
Свобода, политическая и экономическая демократия, исламское единство.
Во имя Бога и народа, справедливости и прав человека, во имя всех мучеников, осуществляя право народа на самоопределение и выполняя его волю, самому определять форму правления и решать свою судьбу, мы провозглашаем Исламскую республику и объявляем низложенной монархию, запрещенную Кораном.

Сообщаем, что тиран, диктатор и идиот Хасан за совершенные им убийства и преступления против нашего народа приговорен временным революционным судом к смерти и расстрелян. Страной будет править временный Революционный совет, состав которого позже будет определяться на прямых, всеобщих выборах. Армия обезоружила короля, чтобы вооружить народную волю.

Люди, которые сегодня стоят во главе революции, не могут совершить чудес, чтобы осуществить народные чаяния. Мы только свергли короля. Теперь дело народа покончить с угнетением и эксплуатацией, источник которых - тысячи маленьких королей по всей стране. Впредь наши штыки будут направлены против тиранов, а не против народа."

 

---

Все было готово к великому дню. Шел ноябрь, наступил четверг. Автомат и магнитофон уже лежали в сейфе Уфкира. Мы сели в машину, за рулем которой находился унтер-офицер. У штабной казармы мы вышли и ответили на приветствие почетного караула. Я был воодушевлен и полон решимости. Большое впечатление производило на меня спокойствие Уфкира.

Он пожал мне руку и вошел в конференц-зал. Не знаю, сколько я ждал в соседнем кабинете, полчаса или час, - время казалось бесконечным. Наконец дверь открылась, вошел генерал и сказал с озабоченным выражением на лице: "Из нашего плана ничего не вышло. Только что позвонил король и сказал, что не приедет".

Семь дней мы провели на нервах, ожидая следующего четверга. Но и в этот день монарх не явился на роковую встречу. Уфкир сообщил мне, что король решил, что впредь эти совещания будут проходить в его дворце. "Тогда мы прикончим его там", - предложил я. - "Слишком рискованно, - возразил Уфкир. - Мы должны придумать другой план".

Незадолго до конца года Уфкир пригласил Хасана посетить казарму, в которой размещалась бригада сил безопасности. Хасан явно почуял, что пахнет жареным, и не приехал. В другой раз мы тщетно ждали его в казарме, где стояла моя танковая рота. Это был Аид эль-Кебир, "овечий праздник". Еще одна упущенная возможность.

Вскоре после этого Уфкир едва не погиб при катастрофе самолета в Агадире. Он был на сто процентов уверен, что это подстроил король. В Марокко говорят, вертолеты существуют для того, чтобы ликвидировать генералов.

Мы думали, что сможем выполнить нашу миссию в марте 1972 г. Хасан должен был приехать в офицерское собрание, где при конференц-зале имелся зал для просмотра кинофильмов. Там Уфкир спрятал свое оружие. Но ставший подозрительным король не явился.

Следующая попытка была предпринята в начале июня 1972 г. В этот день принц Мулай Абдалла давал частный прием в своей летней резиденции, в 10 км к северу от Схирата. Поводом для праздника было его назначение "личным заместителем короля". По данным Уфкира, Хасан должен был присутствовать на приеме. Июньским вечером, в 21 час, Уфкир позвонил мне и пригласил на свою виллу в Суисси.

Он сказал мне, что, по его сведениям, монарх прибудет в летний дворец Абдаллы в 22 часа и притом без большой охраны. Мы решили предпринять внезапное нападение во время этого праздника. Наша группа состояла всего из четырех человек: Уфкира, меня и двух телохранителей Уфкира.

Я погрузил в багажник БМВ 4 автомата из арсенала Уфкира, 4 пистолета, несколько ящиков с патронами, а также два камуфляжных костюма и две форменные фуражки со знаками отличия (мы все были в штатском). Участники праздника не знали, что король собирается почтить их своим присутствием. Как я уже сказал, тайный военный трибунал приговорил Хасана II к смерти за его преступления против человечности, Ислама и марокканского народа. Короля надо было уничтожить в самом начале путча; остальных участников праздника мы хотели арестовать. Потом мы должны были поехать в Рабат и там завершить операцию с помощью моих танков.

Прежде чем мы покинули спальню Уфкира, где мы обсуждали последние детали, - было около 22 часов - генерал поцеловал Коран и сказал: "Я сделаю это для моей страны". Потом я взял у него Коран, положил на него руку и поклялся, что готов пожертвовать жизнью ради дела Бога и народа в борьбе против тирании, бесправия и рабства.

Когда мы прибыли в резиденцию принца в Фаллуке (по дороге из Рабата в Схират), мы к нашему ужасу увидели перед зданием дюжину полицейских автомобилей. Когда король путешествовал инкогнито, его обычно не сопровождал такой большой экспорт. Главное событие подобных королевских развлечений заключается в том, что гости накачиваются вином и водкой.

С другой стороны дворца стоял грузовик с солдатами личной охраны короля. Уфкир, который не был в числе приглашенных, прошел в здание, чтобы прозондировать почву. Я ждал снаружи. Через два часа он вернулся. "Это технически невозможно", - сказал он удрученно.

Через две недели сорвалась еще одна попытка, которая, как и первая, должна была произойти в казарме штаба армии. Уфкир попросил Хасана прочесть офицерам лекцию о "современной стратегии". (Хасан твердо убежден, будто он что-то смыслит в стратегии, но единственные книги, которые он серьезно штудировал, это "Государь" Макиавелли и "Протоколы сионских мудрецов". Наш король - пламенный почитатель Макиавелли и евреев.)

Лекция должна была состояться в столовой штаба армии. И на этот раз было запланировано, что Уфкир захватит монарха врасплох во время лекции, а потом все должно было пойти так, как предусматривал план первой попытки. По неизвестным причинам король опять не явился.

Чтобы миру сразу же стало ясно, какова направленность нашей революции, мы хотели уже в день путча пригласить египетского журналиста Мохаммеда Хейкала, известного сторонника Насера, бывшего тогда главным редактором каирской газеты "Аль-Ахрам". Тогда движение Исламского возрождения еще не было такой революционной силой как сегодня. Братьям-мусульманам были ближе монархии в Саудовской Аравии и Марокко, чем революционеры.

То, что Хасан не появлялся на разных мероприятиях, объяснялось тем, что он был занят, прежде всего, своей личной жизнью. Его главные интересы - гашиш, женщины и гольф, так что он - очень занятый человек, и на скучные государственные обязанности у него остается мало времени.

Его распорядок дня обычно таков. От встает в 11 часов, идет на площадку для гольфа и играет до 12.30, а в это время за ним бегают министры и высшие офицеры и просят подписать разные бумаги. В 16 часов он принимает гостей перед жужжащими телекамерами (он старается каждый день появляться на телеэкране). Вечером опять пьянки и гашиш и так до глубокой ночи.

Перед встречей в верхах Организации африканского единства, которая состоялась в Рабате в 1972 г., король привел в боевую готовность все войска. Были отменены отпуска для офицеров. Я предложил Уфкиру 10 июля, в день рождения Хасана, в годовщину схиратского мятежа, предпринять новую попытку путча. Церемония в Схирате проходила с большой помпой, было приглашено много гостей. Генерал отверг мой план, но я на свой страх и риск пришел во дворец, чтобы наблюдать позорный праздник.

Во второй раз я находился во дворце в присутствии главного живодера и видел его лицо, на котором оставили свои следы тысячи пороков. Наряженный ковбоем, он шутил со своими угодничающими гостями. В начале он потребовал на французском языке устроить минуту молчания в память жертв измены, павших в прошлом году в этом же месте.\

На следующий вечер король пригласил Уфкира на прием под названием "Ночь женщин". Вернувшись, генерал с отвращением рассказывал мне, что Хасан был в стельку пьян. Он целовал руки всем присутствующим женщинам, а потом бросил им горсть драгоценных камней, и знатные дамы, супруги и любовницы министров и высших чиновников, дрались за них. Хасан был настолько пьян и к тому же накачан наркотиками, что едва мог держаться на ногах. Его все время поддерживали два телохранителя, которые при этом непрерывно бурчали: "Да здравствует Амир аль-Муминен" (святой вождь правоверных).

Обедая в доме Уфкира, мы обсуждали последние детали плана свержения короля Хасана II. На следующий день его надо было заставить отречься, а в случае отказа привести в исполнение смертный приговор тайного революционного трибунала. Во время этого обеда было окончательно решено: следующий день, 16 августа 1972 г., должен стать последним днем правления в Марокко человека, которого мы оба считали деспотом и тираном и ненавидели всей душой.

|Прошел год тайных обсуждений и разработки планов. Момент свержения короля, наконец, настал. Мы были согласны во всех деталях плана предстоящего государственного переворота. Подпольная работа на протяжении целого года спаяла нас. Мы доверяли друг другу настолько, насколько могут доверять друг другу два человека в ситуации, когда им обоим грозит опасность в случае неудачи из-за ошибки или измены умереть после долгих, мучительных пыток.

Цель, по крайней мере ближайшая, у нас была одна: свергнуть короля. Хотя я понимал тактические преимущества этого сотрудничества, я всегда отдавал себе отчет в том, что мы - принципиально разные люди. Наше сотрудничество могло не пережить даже первые часы триумфа революции.

Роскошная вилла, на которой мы обедали, находилась в богатом квартале Суисси на окраине Рабата. Ее хозяин, генерал Мохаммед Уфкир, министр обороны и командующий армией, был после короля самым могущественным человеком в Марокко. Ему было 52 года, по происхождению он был бербер родом из деревни Аин Шаир близ Ксар-Сука в горах Высокого Атласа. Его отец был вождем племени.

Я же был лишь молодым лейтенантом танковых войск, было мне лет 25, а сколько точно - не знаю, потому что в берберской деревушке на юге Марокко, где я родился, рождения не регистрировали. Год назад я стал ближайшим сотрудником генерала, его личным адъютантом, поэтому мое влияние было гораздо больше, чем мне полагалось по моему низкому рангу.

В этот роковой день мы были вынуждены доверять друг другу, так как решились на сотрудничество в деле, которое могло стоить нам обоим жизни, если бы оно было преждевременно раскрыто. А ведь всего год назад генерал Уфкир был человеком, которого я ненавидел больше всех, если не считать короля.

Уфкир олицетворял тогда собой все, что было мне более всего ненавистно: произвол, деспотизм, угнетение, коррупцию и аморализм. Он защищал систему, противоречащую всем фундаментальным ценностям Ислама, который ничего не говорит о королях, а только о равноправных людях.

Уфкир возглавлял армию, которая использовалась не там, где, по моему мнению, ее следовало бы использовать, а именно в борьбе за объединение мусульман и рабов, за права палестинцев, против оккупационного государства Израиль.

Но нет, вооруженные силы оставались в Марокко, где они защищали несправедливость и застой и подавляли малейшие попытки народного протеста против нищеты, которой можно было буквально коснуться руками, удалившись лишь на несколько сот метров от королевского дворца и, войдя в отвратительные трущобы Шеллы, расположенные в долине, прямо под стенами дворца, или квартала Якуб эль-Мансур на побережье, где 35.000 людей пытаются выжить всего в нескольких километрах от роскошных кварталов.

Да, несправедливости мог видеть каждый, кто хотел их видеть. Люди были унижены, лишены надежд и со страхом смотрели в завтрашний день. Их существование могло внезапно прерваться, и никакие следы не указывали бы на то, что здесь жил какой-то человек, который смел надеяться на лучшее. Существование этих людей походило на мерцающий огонек, который мог внезапно погаснуть, потому что сыщики короля обнаружили его и задули, чтобы неповадно было надеяться на лучшую жизнь.

С тех пор, как я начал в середине 60-х годов разбираться в политике, я ненавидел и боялся Уфкира. Он сначала возглавлял полицию, потом МВД. В 1965 г. он командовал войсками, подавившими стихийный бунт людей, которые требовали хлеба и, может быть, немного больше свободы и человеческих прав. Меня самого тогда арестовали и подвергли пыткам как одного из зачинщиков.

|И вот теперь, 15 августа 1972 г., я сидел с тем же самым Уфкиром за обеденным столом и обсуждал последние детали плана свержения тирании, установить которую генерал сам и помог. Изменился Уфкир, а не я.

Теперь мы были соратниками в деле, которое могло кончиться для нас пытками и смертью уже через сутки. Но если бы наше предприятие увенчалось успехом, мы неизбежно опять стали бы противниками. Слишком разными были наши биографии, наш опыт, наши убеждения и представления о справедливости. Уфкир был человеком прошлого, я - олицетворением будущего. Но я был готов заключить союз хоть с Дьяволом, если бы это помогло свергнуть тиранический режим в Марокко.

В нашем плане был один неясный пункт. Король сообщил, что на следующий день вернется из Франции в Марокко на самолете. Уфкир узнал об этом утром. В результате мог быть приведен в действие запасной план: воздушная атака на самолет короля. В тот момент, когда Боинг 727 короля Хасана будет приближаться к марокканскому побережью, к нему должны были подлететь три боевых самолета якобы в качестве эскорта, на самом же деле их пилоты получили приказ заставить самолет короля приземлиться на базе ВВС в Кенитре. Там судьбу монарха должны были решить восставшие воинские части.

После обеда мы по старому обычаю прочли суру Корана "Аль Фатиха". В 6 часов утра 16 августа 1972 г. первые лучи солнца осветили 13 истребителей, базировавшихся в Кенитре, в трех милях к северу от Рабата. Это был идеальный день для полетов. Как почти все истребители, которыми располагали марокканские ВВС, это были самолеты Нортроп F-5, вооруженные стационарными пушками, превосходные машины для атаки наземных целей, но мало подходящие для атаки целей в воздухе.

Среди всего персонала авиабазы, включая 450 американцев в американском секторе, которые занимались, в частности, обучением марокканских пилотов, был лишь один человек, который знал о предстоящем перевороте - майор Куэра, начальник марокканского сектора автобазы.

Накануне вечером Куэра и заместитель командующего ВВС Мохаммед Амкран встретились с генералом Уфкиром в одном баре в Касабланке и получили последние инструкции, которые мы с Уфкиром разработали вместе. И Куэра, и Амкран родились в Рифе, бедной горной области на севере Марокко. Оба они были берберы и не забыли, с какой жестокостью нынешний король, тогда еще наследник и Командующий армией, подавил в 1958 г. восстание в Рифе, последнее из многих восстаний в этой области против неоколониальной центральной власти. Не потребовалось особых усилий, чтобы убедить этих двух людей примкнуть к "Свободным офицерам".

Амкран узнал о плане "Операции "Перелет" еще в апреле. Он сказал тогда Уфкиру, что из-за обострения болезни почек он сам не может летать на F-5 и предложил вместо себя майора Куэру. 15 августа, накануне путча, все трое встретились у г-жи Лазрак, жены бывшего министра финансов. Уфкир раскрыл последние детали плана и добавил, что уверен в его успехе на 150%. На тот случай, если что-нибудь все же пойдет не так, Уфкир должен был находиться на аэродроме Рабат-Сале и взять на себя командование воинскими частями в зоне этого аэродрома.

Двое других офицеров с авиабазы в Кенитре, капитан Лджад Лараби и лейтенант Хасан Мидауи, в то роковое утро 16 августа еще не знали, что их отобрали для того, чтобы управлять двумя другими самолетами эскорта.

Ради строго сохранения тайны, Уфкир и я решили, что участники будут посвящены в план лишь непосредственно перед операцией. Кроме Уфкира и меня об "Операции "Перелет" знали только Амкран и Куэра.

В ночь с 15 на 16 августа Уфкир не сомкнул глаз. На рассвете, не сказав ни кому ни слова, он уехал в Темару, к югу от Рабата, а в 11 часов вернулся на свою виллу в Суисси. Он вместе с Амкраном встретился с полковником Льюсси, командующим ВВС, и убедили его послать три самолета F-5 для сопровождения самолета короля при его возвращении в Марокко.

Тем же утром в замке короля Хасана в Бове, в 8 милях к северу от Парижа, готовились к возвращению в Марокко. Король провел в этом замке три недели в рамках частного визита. С ним был там, среди прочих, и полковник Ахмед Длими, начальник королевских адъютантов, ранее возглавлявший полицию. Вместе с придворными подхалимами, наложницами, членами правительства и телохранителями - последними командовал французский наемник, комиссар Сассиа, - человек сто должны были теперь, закончив летний отдых, лететь с королем назад в Марокко.

В тот день я встал, как обычно, в 6 часов и позавтракал. Генерала в это утро я не видел. После завтрака я поехал на своем "Фиате" в казарму. На заднем сиденье лежала моя зеленая полевая форма, в которую я собирался переодеться в казарме. Я думал о том, что сказал мне генерал, когда разбудил меня в 3.30. Он только что вернулся из Касабланки, где провел последнюю беседу Амкраном и Куэрой в баре на авеню Хасана II.

"Теперь все в руках Аллаха, - сказал генерал. - Все готово, и ситуация выглядит неплохо". Он захотел еще раз прослушать магнитную запись нашего коммюнике, составленного мною, которое мы должны были в случае удачи переворота зачитать по радио.

Странно, но я не нервничал и не боялся, а чувствовал себя счастливым. Всю свою жизнь я ждал этого дня, когда смогу участвовать в свержении тирании в Марокко. Поэтому я испытывал воодушевление, хотя внешне был совершенно спокоен и холоден. О возможности неудачи я даже не думал. Мне казалось само собой разумеющимся, что все пойдет по плану. Перспектива самому принять участие в изменении хода истории в моей стране наполняла меня фантастическим чувством, и я был благодарен судьбе за то, что она даровала мне эту роль. Я с радостью готов был взять на себя весь риск, но освободить мою страну от власти негодяев, которые ее угнетали.

В утренние часы я проверил, сколькими боеприпасами располагает моя рота, состоящая из 17 танков типа EBR. Я дал указание моему адъютанту проинспектировать личный состав, материалы и вооружение. При этом я постарался, чтобы все это выглядело как рутинная проверка. До обеда с Уфкиром ничего особенного не произошло.

Когда мы сели за стол в два часа, мы решили, что я, как планировалось, вернусь в казарму и буду там наготове со своими танками. Генерал должен был отправиться на аэродром в Сале, в 15 км к северу от Рабата, пройти в контрольную башню и ждать там, когда будет установлен контакт по радио с самолетом короля.

Как только будет получено известие, что первый этап операции успешно завершен, Уфкир должен был разыскать меня в казарме Мулай Исмаила, которая подчинялась штабу танковых войск. Оттуда должен был начаться путч. Как только Уфкир прибудет ко мне, я должен буду взять на себя командование казармой и арестовать командующего танковыми войсками полковника Хатими, если он приедет в казарму. Сделать это было нетрудно.

Были и другие "Свободные офицеры", которые должны были прибыть к нам на помощь из других городов, и я должен был передать им, что делать. Зная настроения в армии и в народе, мы рассчитывали, что все примкнут к мятежу, как только его кто-нибудь начнет.

Наш опорный пункт играл решающую роль. Когда будет устранен король, серьезного сопротивления ожидать не придется. Уфкир, по крайней мере, на бумаге, был верховным главнокомандующим всех вооруженных сил, а он был на нашей стороне.

Молодые офицеры полюбили Уфкира за год, в течение которого он был министром обороны. Я должен был арестовать высших офицеров в казарме Мулай Исмаила и взять на себя команду еще над 40 танками и 1000 людей, а также над 20 "Свободными офицерами" из других частей, которые должны были примкнуть к нам. По нашему плану, Уфкир должен был объявить тревогу во всех войсковых частях, включая расквартированные в столице.

Сразу же после того, как я вернулся после обеда в казарму, поступили первые указания, и я мог теперь дать команду оснастить танки боевыми снарядами, но так, чтобы это никому не бросилось в глаза. В 14.30 поступил приказ из главного штаба. Уфкир, прежде чем уехать оттуда на аэродром, позвонил командующему танковыми войсками полковнику Хатими и вызвал его на аэродром, где мы хотели собрать все начальство и министров якобы для того, чтобы приветствовать короля, а на самом деле, чтобы арестовать их всех, как только сам король окажется в нашей власти.

Я болтал с несколькими офицерами и шутил с ними насчет схиратского путча. Все выглядело вполне нормально, однако у меня возникло сверлящее чувство: что-то идет не так. Решение послать трех летчиков было не очень удачным. Кто может исключить, что король во время полета узнает по радио, что происходит, и отдаст приказ посадить самолет в другом месте?

"Я знаю лучшее решение, - сказал я Уфкиру во время обеда. - Пусть самолет короля беспрепятственно сядет в аэропорту Рабат-Сале. Мы окружим его моими танками, и я арестую короля вместе со всеми министрами и высшими офицерами, которые его ожидают. Мы запрем их в ангаре до тех пор, пока не овладеем положением. Они должны пережить арест вместе с королем. Тогда они поймут, что их власть кончилась".

Уфкир отклонил мое предложение. Он считал, что если три летчика не смогут заставить самолет короля приземлиться, они могут просто его сбить. "Нет ни малейшей опасности неудачи. Наш план надежен на 150%", - сказал он. Это были последние слова, которые я услышал от него, прежде чем покинул казарму Мулай Исмаила. Я сидел в моем танке и с 15.00 ждал условного сигнала.

В это же время в контрольной башне авиабазы в Кенитре стоял заместитель командующего ВВС подполковник Мохаммед Амкран с группой подчиненных ему офицеров. Отсюда они могли слышать, что происходит в воздушном пространстве между Кенитрой и Средиземным морем. Майор Куэра и два других молодых офицера были готовы вылететь, чтобы встретить королевский "Боинг".