15-

 В Швеции

---

25 августа 1973 г. я летел из Парижа в Стокгольм с фальшивым паспортом. Я был совершенно не подготовлен к тому, что меня ожидает в Швеции. Согласно фальшивому паспорту, меня звали Идриси. Я сам отклеил фотографию настоящего владельца и вклеил свою.

Рядом со мной в самолете сидел молодой швед по имени Хэкан Фреден, который возвращался из отпуска, проведенного во Франции. Я представился как "Идриси из Алжира". Хэкан работал инженером в университетской больнице в Упсале. Название этого города я услышал тогда впервые. Узнав, что я не курю и не пью, Хэкан попросил меня взять для него дополнительную норму товаров, не облагаемых пошлинами. Это было мое первое знакомство со шведом.

В аэропорту я без особых хлопот прошел паспортный и таможенный контроль. Хэкан предложил мне переночевать у него в Упсале, а на следующий день поехать в Стокгольм. Я сказал ему, что хочу неделю провести в столице его страны в качестве туриста. Он жил в развалюхе без горячей воды и кухни, с туалетом во дворе, а ведь он был инженер! Но он максимально экономил на жилье, чтобы скопить денег на путешествия.

На следующий день я сел на поезд на Стокгольм. Я обещал Хэкану позвонить ему перед моим отъездом из Швеции. Перед зданием главного вокзала в Стокгольме, я спросил нескольких людей, не знают ли они дешевую гостиницу, где можно было бы несколько раз переночевать. Один человек лет 50 предложил мне свою помощь. Мы сели на автобус и поехали к студенческому общежитию "Домус". Я получил там комнату с кроватью, но без постельных принадлежностей. Человек, который помогал мне в поисках жилья, предложил мне ими обзавестись, но я дал ему понять, что могу спать просто на матрасе.

Вечером он вернулся, но я не захотел ему открывать. Я узнал его голос, но был крайне недоверчив. В конце концов, я находился в бегах. Он ушел, но лишь после того, как просунул мне в щель для писем простыню и наволочку. Поскольку у меня, кроме фальшивого паспорта, не было никаких документов, удостоверявших мою личность, я не решался пойти в полицию и заявить о себе. Я боялся, что меня арестуют за то, что я въехал с чужим паспортом. Но как мне устроить так, чтобы можно было остаться в Швеции?

Мне непременно нужно было найти кого-то, кто облегчил бы мне первый контакт с полицией. В первые дни я никому не сказал, кто я на самом деле. Через несколько дней я познакомился со шведским юристом по имени Леннарт Аспегрен, который работал в шведском обществе помощи беженцам, а также сотрудничал с "Эмнести Интернэшнл". Ему и другому активному члену обеих этих организаций, греку по имени Пониридис (впоследствии он стал греческим послом в Швеции), я открыл, кто я, и признался, что хотел бы остаться в Швеции в качестве политического эмигранта. Но оба они не знали, как среагирует полиция на мой фальшивый паспорт.

Пониридис предложил мне пойти с ним и с Аспегреном в полицейский участок в Кунгсхольмене и подать заявление о предоставлении политического убежища. Правда, был риск, что полицейские меня арестуют и вышлют, - приходилось учитывать и такую возможность. Поэтому я взял с собой пару английских учебников. Если я окажусь, как говорят немцы, "за шведскими гардинами", т. е. в тюрьме, по крайней мере будет, что изучать.

В последний день первой недели моего пребывания в Швеции, в пятницу, я отправился с Пониридисом в упомянутый полицейский участок, взяв с собой свой красный чемоданчик с одеждой и книгами. Мы представились очень привлекательной даме по имени Керстин, которая работала криминальным инспектором. Разумеется, я нервничал и боялся.

Пониридис стал рассказывать по-шведски, что он знает обо мне, но она быстро прервала его и стала на французском языке задавать вопросы непосредственно мне. Я остался с ней наедине в ее кабинете. Она была очень дружелюбной и приветливой. Когда она узнала, что я приехал с фальшивым паспортом, ей захотелось знать, почему. После того, как я рассказал ей свою историю, она поздравила меня с тем, что мне удалось выбраться из Марокко живым. Она спросила меня также, где я предпочел бы жить в ожидании официального полицейского допроса, в гостинице или в какой-нибудь семье. По разным причинам я выбрал второй вариант.

После переговоров с социальным ведомством она связалась с одной семьей, которая жила в Аксельсберге к югу от Стокгольма. Она позаботилась о том, чтобы я получил деньги, и попросила, чтобы я вернулся на следующий день с парой новых фотографий, чтобы я мог получить вид на жительство для иностранца. В социальном ведомстве я получил адрес семьи, в которой я временно должен был жить, деньги на одежду и месячный проездной на метро.

Семья Хеделль состояла из матери Анны-Софии, дочери Цецилии, сына Никласа и пятерых собак. Я получил отдельную комнату и мог в любое время пользоваться кухней и ванной. Все относились ко мне очень дружелюбно. Анна-София знала французский язык (по-английски я тогда почти не говорил) и выполняла роль переводчицы. Я позвонил моим друзьям, Аспегрену и Пониридису, и рассказал им, как продвигаются дела, а также о том, что я вскоре должен буду подвергнуться официальному допросу в полиции. От полиции о моем бегстве из Марокко и о моем теперешнем пребывании в Швеции узнали и СМИ. Многие люди, которых я знал в Марокко, считали меня мертвым, и сообщение о моем счастливом бегстве было для многих немалым сюрпризом.

Первым сообщило эту новость французское информационное агентство АФП. Отделением этого агентства в Стокгольме руководил Жорж Эрбуз, бывший французский офицер, который служил в Марокко, а после ухода на пенсию стал журналистом. Он хорошо знал ситуацию в моей стране и слышал обо мне, хотя раньше мы с ним не встречались.

Как только французские СМИ, которые живо интересовались ситуацией в Марокко, узнали из телеграммы агентства АФП, где я нахожусь, их журналисты развернули лихорадочную активность. Французские ежедневные и еженедельные газеты напечатали сообщение о моем появлении в Стокгольме крупным шрифтом. Это известие передали также французское радио и телевидение и радио Люксембурга. Репортеры газет "Пари-Матч", "Экспресс", "Нувель Обсерватер", "Монд" и агентства РТЛ разыскивали меня в шведской столице, чтобы взять у меня интервью. Короче, мое удачное бегство взметнуло целый вихрь информации. Даже марокканские газеты напечатали сообщение агентства АФП на первых страницах.

Так мои родители, братья, сестры и друзья в Марокко узнали, что я жив. Узнала об этом и моя французская знакомая. Она находилась в магазине города Бове и листала "Пари-Матч", когда вдруг увидела мою фотографию. Прочитав о моей судьбе, она упала в обморок прямо посреди магазина.

В начале моего пребывания в Швеции я познакомился с одним человеком, который стал одним из моих лучших друзей. Его звали Станислав Романов, он был политэмигрант из Польши. Так мы встретились, я, беглец от проамериканской капиталистической диктатуры, и он, беглец от просоветской коммунистической диктатуры. Он очень помог мне в первое время, так как приехал в Швецию на два года раньше меня и знал шведский язык.

В сентябре 1973 г. у меня взяло интервью и шведское телевидение. Репортера звали Ларс-Ола Борглид. Мои первые впечатления от Швеции и ее народа были прекрасными. Общественный строй, страна, ее природа, сами шведы - все мне очень нравилось. Особенно импонировала мне политическая система со всеми ее правами человека и свободами, которые действительно существовали на практике, а не были просто вывеской.

Если бы я, мечтавший о свободе и демократии, бежал в Алжир или одно из коммунистических государств, в Польшу, Россию или на Кубу, меня вскоре постигло бы жестокое разочарование, и я, возможно, стал бы думать, что идеалы, за которые я боролся в Марокко, - пустые, неосуществимые мечтания. Реальность отрезвила бы меня. Но, к счастью, я попал в Швецию и увидел, что мои мечты вполне осуществимы.

Здесь были действительностью права человека и свобода мнений, плюрализм и терпимость и, что важней всего, - политическое и экономическое равенство и демократия. Многие принципы первоначального Ислама, такие как человеческое достоинство, свобода и справедливость, воплощены в жизнь в Швеции несравненно лучше, чем в таком именующем себя исламским государстве, как Марокко.

Даже видение рая, такого, каким он описан в Коране и каким представлялся мне в моих фантазиях, предстало передо мной, когда я прекрасным августовским вечером впервые усидел с самолета Швецию и ее роскошную природу. А когда я в первый раз попал в Скергарден, я стал представлять себе рай еще более прекрасным, чем раньше. Но, несмотря на мое безграничное восхищение Швецией, мои мысли постоянно возвращались к людям в Марокко, откуда я был родом. Моей главной мечтой всегда было, изменить тамошнюю систему таким образом, чтобы люди могли надеяться на достойное будущее. Я хотел совершить там демократическую революцию, чтобы и мы, марокканцы, обладали человеческими правами, которые в Швеции считаются само собой разумеющимися.

Так как мои корни остались в Марокко и мои надежды на будущее связаны с этой страной, я до сих пор рассматриваю мое пребывание в Швеции как временное. Я приехал сюда не как иммигрант, чтобы остаться здесь навсегда, и не был настроен на то, что буду жить в этой стране долго. Я продолжал рассчитывать на скорые перемены в Марокко, которые позволят мне вернуться на родину.

Через несколько дней меня пригласили в полицию, где мне учинили обстоятельный допрос. Это был мой второй контакт со шведской полицией. Она отличается от марокканской как небо от земли. У нас в Марокко полицейского сравнивают со скорпионом, который жалит всех, кто к нему приближается, не различая друзей и врагов. Орудия пыток, которые постоянно применяются в Марокко при допросах политзаключенных, висят в Швеции только в музеях средневековой истории.

Когда я впервые имел дело со шведской полицией, я еще чувствовал страх, который охватывал меня в Марокко каждый раз, когда я стоял перед полицейским. Но этот страх очень быстро исчез и уже вскоре я проникся полным доверием к шведской полиции.

При первом настоящем допросе, который вели двое молодых полицейских, мне показалось, что они ставят лишь те вопросы, которые содержатся в формуляре, и делают это совершенно равнодушно. Им помогала переводчица, юристка, которая подрабатывала таким образом. Она вела себя очень естественно и откровенно. На платье она носила значок Консервативной партии и всячески подчеркивала свою принадлежность к ней. Однако это не помешало ей проникнуться симпатией к моему делу. Пока мы ждали наших полицейских, она указала на двух других в форме и сказала: "Вот этот - консерватор, а тот, другой - соци". Я услышал это слово в первый раз, и она объяснила мне, что так называют социал-демократов.

Когда она услышала, что я обратился к адвокату Хансу-Иорану Франку, она не на шутку рассердилась: "Почему, черт возьми, ты пошел к коммунисту? Это была плохая идея. Он защищает американских дезертиров из Вьетнама". После допроса она выразила свое глубокое удовлетворение по поводу того, что я делал в Марокко. "Нам нужны такие смелые парни, как ты, чтобы избавиться от Улофа Пальме", - поощрила она меня.

Я рассказал ей всю свою историю. К сожалению, ее способности как переводчицы, оставляли желать лучшего, и она делала грубые ляпы. Так, когда я рассказывал об одном командире по имени Саад, я упомянул, что он был пехотинец (по-французски, "fantassin"), а она перевела это слово как "фантастический". Из моего отца, шейха, она сделала принца. После того, как я указал на ее часто неверный перевод, роль переводчика взял на себя один бывший посол. При допросе присутствовали два высокопоставленных представителя службы безопасности. Они задавали мне вопросы не по формуляру, а конкретно по моему делу.

Я получил вид на жительство. Он вступил в силу 12 декабря 1973 г. Так как я не знаю своего дня рождения, а для моего личного номера она был обязательно нужен, я выбрал 12 декабря, дату моего второго рождения. Чудесным образом мне удалось покинуть живым мою страну, а теперь я обрел новую родину.

Я никогда не допускал мысли о том, чтобы сдаться, даже в самые черные часы после провала путча и во время бегства, никогда не намеревался прекращать борьбу за демократию и права человека. Даже если бы государственный переворот удался и начались серьезные революционные изменения, я никогда не стал бы сидеть, сложа руки.

Человек остается человеком и не утрачивает свои дефекты и пороки со сменой политического курса. Злоупотребление властью, социальная несправедливость и вульгарный эгоизм, конечно, не вымрут и в революционном обществе.

Борьба, которую мы ведем против тирании, гнета и бесправия, никогда не будет закончена. Нельзя одержать окончательную победу в борьбе за свободу. Ее придется продолжать, пока существует человечество. Чем больше несправедливостей и препятствий на своем пути я встречал, тем сильней становилась моя воля продолжать борьбу. Даже в Швеции, где права человека воплощены в жизнь в столь большой степени, люди продолжают борьбу за улучшение системы.

Я по-прежнему убежден, что глубокие изменения и демократическая революция в Марокко - лишь вопрос времени. С моим участием или без него, революция произойдет. Я по-прежнему считаю своим долгом и своим правом продолжать борьбу за освобождение моей родины от тирании, за ее лучшее будущее. Я не предам моих друзей, которые пали в этой борьбе.

Этот обет я дал в память о 15 моих товарищах-офицерах, которые умерли после второй попытки путча под градом пуль расстрельной команды, а также в память о более чем тысяче других людей которые вследствие своего участия в первой попытке путча продолжают томиться в тюрьмах, в нечеловеческих условиях. Никогда я не посрамлю их памяти, изменив своим идеалам.

 
Даруй мне хладнокровие, чтобы смириться с вещами, которые я не могу изменить!

Даруй мне мужество, чтобы изменить вещи, которые я могу изменить!

Даруй мне мудрость, чтобы отличить одно от другого!